Месса в лагере мигрантов

В лагере мигрантов литургия — это бриколаж.

Это Великий Четверг. Я нахожусь в Браунсвилле, штат Техас, и провожу Страстную неделю с общиной иезуитов, которые служат мигрантам по всей долине Рио-Гранде. Все трое — Брайан Страсбургер, Луи Хотоп и Флавио Браво — живут в небольшом аккуратном доме в колонии Кэмерон-Парк, который они назвали в честь Мигеля Про, радостного мученика-иезуита, казненного во время войны Кристеро в Мексике.

Наша машина медленно пересекает международный мост Гейтуэй в сторону Матамороса, мексиканского города-побратима Браунсвилля. Политические кризисы полушария в сочетании с ограничительной, постоянно меняющейся иммиграционной политикой США превратили приграничные города, такие как Матаморос, в места отчаяния для мигрантов, изгнанных из дома бандитским насилием и экономическим коллапсом. Лагерь мигрантов впервые появился там в 2018 году и распался в 2021 году, после прекращения действия программы «Остаться в Мексике» времен Трампа. Но ближе к концу 2022 года до священников стали доходить слухи о том, что лагерь Матаморос снова появился. Чтобы это выяснить, они пересекли границу. Слухи подтвердились: лагерь вернулся. Но условия изменились. Хотя первый лагерь был далеко не комфортным, он имел базовую инфраструктуру. Трансграничная сеть неправительственных и религиозных организаций, в том числе католическая благотворительная организация Rio Grande Valley, сотрудничала с мексиканскими властями, чтобы обеспечить доступ к душам, туалетам, медицинским услугам, станциям для стирки одежды, еде и воде. Но правительственные чиновники потеряли терпение по отношению к лагерю. Мигрантам запретили ставить палатки на площади, они спали на тротуарах. Четыре месяца спустя тысячи людей выживают во временных убежищах на крутой насыпи, покрытой мескитовыми деревьями и мусором, на илистом берегу Рио-Гранде.

Машина набита богослужебными вещами и вещами, сделанными богослужебными. Монстранция, взятая взаймы у другой церкви, застегивается в карман рюкзака для ноутбука. Латунная кадила, позаимствованная и патинированная с возрастом, упрятана в ярко-красную сумку HEB, и колокольчики, украшающие ее цепи, звенят каждый раз, когда мы натыкаемся на кочку. В сундуке есть и другие сокровища: стопка двуязычных гимнов; металлические складные стулья; чемодан, наполненный ризами, алтарной тканью и крошечными пузырьками с водой и вином; гигантский динамик; нарезанный хлеб и мешки с виноградом; корзина с белыми браслетами для чистки трубок, на которые Брайан и Луи нанизали колокольчики из ремесленного магазина, чтобы люди могли звонить во время «Глории».

В лагере деревянные поддоны, сложенные под искривленным мескитовым деревом, становятся алтарем. Удлинители стекают реками вниз от основания каждого уличного фонаря и разветвляются на дельты шнуров на шнурах, и Флавио подключает динамик к паутине пиратского электричества. Расставляем складные стулья рядом с жертвенником для омовения ног.

В этот момент мы понимаем, что забыли важнейший элемент: воду. В обычных обстоятельствах мы бы просто открыли кран. Но в лагере мигрантов вода является товаром, который яростно охраняется. Мы слышим о драке, которая произошла накануне вечером из-за воды. Кого-то зарезали. По всему лагерю стоят резервуары, но некоторые люди говорят, что от воды их тошнит. Другие пытаются пить из реки, но от этого им становится еще хуже. «¿Quién tiene agua?» Флавио зовет голосом, который больше похож на приглашение, чем на просьбу. У кого есть вода? Кто-то выходит вперед со своим кувшином и пластиковым половником. Это высший акт щедрости – акт святого расточительства. Вода драгоценна, потому что ее мало, и вот мы, Мария из Вифании, мазываем ею ноги людей по одному ковшу за раз. Ухмыляющаяся семилетняя девочка первой запрыгивает в кресло, снимая туфли и размахивая ногами. Молодая женщина с маленьким ребенком садится рядом с ней, а окружающие ее люди помогают снять с маленького мальчика обувь, а она снимает свою. Священники низко наклоняются, чтобы омыть, высушить и поцеловать каждую пару ног.

В ту ночь идет жестокий дождь . Засоренная земля становится грязью, и никто не спит. Люди роют траншеи вокруг своих палаток, пытаясь отвести воду, но ничто не может помешать дождю разрушить убежища. На следующее утро дорога в Матаморос затоплена и хаотична. В лагере люди стоят, скрючившись, засунув руки в рубашки. Мать по имени Янеци сидит на перевернутом ведре, ее трехлетняя дочь свернулась калачиком во влажном одеяле у нее на коленях. В вишнево-рыжих волосах Янеци есть каштановые пряди, и я могу сказать, как давно она уехала из дома в Венесуэлу, по тому, насколько далеко отросли ее корни. Все, о чем я могу думать, это то, что она самый уставший человек, которого я когда-либо видел.